Как я продал Россию

Я же говорю вам, что я непривычный к гостям человек, поэтому все инстинкты удивленного хозяина у меня отсутствуют, именно этим я могу объяснить то, что я даже не спросил «Кто это?» и не посмотрел в глазок. Рефлекс не выработан, потому и не сработал. Я просто как был, в одних трусах, подошел к двери и, погремев ключом, открыл ее.

На пороге стоял человек. В темном костюме и в черных солнцезащитных очках.
- Марк Иосифович? Шниперзон?
- Да. - прошептал я и удивленно поднял бровь.
- Извините за поздний визит, но наши аналитики вычислили именно это время для разговора с вами. Разрешите войти? Разговор будет важным, но долго я вас не задержу, пару минут, не более. У меня есть к вам интересное предложение.

Ответить я не успел. Человек, деликатно отодвинув меня плечом, вошел в квартиру и прикрыл за собой дверь. Когда я, вошел в комнату вслед, он уже расположился на единственном кресле, вытянув ноги в лакированных черных туфлях, которые снимать в прихожей не стал.

- Водичкой не угостите, Марк Иосифович? - человек кивнул на бутылку минералки. - Жарковато, знаете ли.
Я начал понемногу осознавать наличие гостя у себя дома, водой, конечно же, угостил, а потом задал логичный вопрос:
- Простите, с кем имею честь? И чем, так сказать, обязан?
- Да, да, простите ради Бога, я забыл представиться. Мое имя Карл-Хайнц Чжен Хо. Не смотрите на меня так, имя странное, я знаю. Но что поделать? Я дитя интернационального брака. Папа китаец, мама немка, вот и получилась этакая абракадабра. Хотел когда-то фамилию поменять на мамину, но тут, в России, она оказалась еще менее благозвучной. Карл-Хайнц, прошу прощения, Хер, как-то не комильфо звучит, согласитесь.
- Да уж...
- Да уж, да... Давайте, Марк Иосифович, на этом закончим романтическую часть вечера. Знаю, завтра вам на работу, время позднее, пора спать, посему, я отвечу на вторую часть вашего вопроса, а именно, перейдем к делу.
- Хотелось бы, знаете ли... ой, ничего что я в трусах? - я неожиданно понял, что выгляжу на фоне одетого в костюм этого китайского немца по меньшей мере нелепо.
- Помилуйте, Марк Иосифович, вы у себя дома, да и жара... Аномальная, между прочим. Это я тут мучаюсь, но я-то при исполнении, а вам зачем страдать? Итак, к делу. Марк Иосифович, я бы хотел попросить вас продать мне Россию.
- Что? - мне подумалось, что я ослышался.
- Продать мне Россию. Я бы вас попросил. - повторил Карл-Хайнц.
- Позвольте, вы шутите? Это шутка такая? В чем, собственно дело?
- Да какая шутка, Бог с вами! Что тут удивительного?
- Знаете ли, совсем ничего. Ко мне поздно вечером врывается человек, одетый в костюм, хотя на улице адово пекло, представляется германо-китайским именем и всего на всего просит продать Россию. Подумаешь, невидаль! Действительно, что тут необычного? Я ведь торгую разными странами на дому. Вам только Россию завернуть? Или оптом Гондурас и Словакию возьмете?

- Смешно. Всегда ценил присущее вашему народу чувство юмора, Марк Иосифович. Ладно, давайте я объясню. Вы ведь еврей? Верно?
Я кивнул.
- Да вы не напрягайтесь, даром что у меня корни немецкие, я евреев очень уважаю, в отличие от моего деда, но его убили американцы в сорок пятом, когда входили в Дахау.
- Да я и не напрягаюсь...
- Напрягаетесь, напрягаетесь. Евреям в России свойственно напрягаться, когда их спрашивают о национальности. Так вот, раз вы еврей, то, следуя известному стереотипу, должны торговать Россией. Все просто.
- Но...
- Погодите, не перебивайте. Логическая цепочка ясна, надеюсь? Вы еврей. Это Россия. - Карл-Хайнц обвел рукой вокруг себя. - Ну, так продайте. Зачем она вам? Вам не все ли равно? Ведь лично для вас ничего ужасного не произойдет. Обещаю, что ваш любимый сериал никто не отменит, а вода в бутылках также исправно будет охлаждаться холодильником. И даже жара так просто не спадет, пока природе это не надоест. На то она и жара. Аномальная.

- Но почему я?! - я искренне недоумевал, слушая незнакомца.
- Марк Иосифович, помимо чувства юмора, на сколько я знаю, евреям присуще понятливость и живость ума. Я же только что вам все объяснил. Логическая цепочка, помните?
- Но, позвольте, я ведь не единственный еврей! Почему вы не пошли к какому-то другому еврею? Почему ко мне?
- А почему, собственно, и не к вам, м? - Карл-Хайнц нагнулся ко мне и криво улыбнулся.
- Хотя бы потому, что я люблю родину! Я люблю Россию! - истерически взвизгнул я.
- Видели бы вы сейчас себя, Марк Иосифович. Посреди комнаты стоит немолодой еврей в трусах с белыми медведями и визгливо кричит о том, что любит Россию. Анекдот, чистой воды анекдот.
- Да, люблю! Я...
- Стоп, стоп. Прекратите комедию ломать. Любите вы ее. За что можно узнать? Только не надо тут банальностей по поводу того, что любят не за что. Да ее, болезную, русские-то не все любят. Но продать не могут, к сожалению, ибо не их это прерогатива. Успокойтесь и начните думать здраво. Я ведь не подарить Россию предлагаю, а продать. За валюту. Твердую. Хотите за доллары, хотите за евро. Могу золотом в соответствующем эквиваленте расплатиться. Но не советую, мороки много.

Карл-Хайнц вынул из внутреннего кармана пиджака блокнот и золотой «Монблан». Вырвав из блокнота листок, начертил что-то и протянул мне:
- Такая сумма подойдет?
Увидев цифру, в глазах у меня потемнело.
«Сумасшедший, подумал я. Идиотизм какой-то. Пожалуй, соглашусь, и пусть уходит. Какой-то ненормальный. Свалился же на мою голову».

- Я согласен ответил я. Все? Вам больше ничего не нужно? Тогда, я бы вас попросил... уж извините, завтра рано вставать.
- Чудесно! - улыбнулся Карл-Хайнц, и его улыбка была очень похожа на улыбку следователя Сергея Глухарева - вы только не обижайтесь, но справочки на вас я навел вплоть до номера вашей кредитной карты. Банк «ВТБ-24», не так ли? Завтра после обеда проверьте счет, деньги переведут.

Закрыв за ним дверь, я облегченно вздохнул, упал на диван и уснул, забыв выключить телевизор. Улыбка следователя Сергея Глухарева ослепительно светилась в наступающей темноте. Было жарко. Аномально жарко.

На следующий день, когда я возвращался в офис с бизнес-ланча, мне позвонили на мобильный телефон из банка. Очень вежливый женский голос сообщил мне о том, что на мою кредитную карту переведена большая сумма в европейской валюте и спросил, не жалею ли я перевести их в российские рубли и открыть депозитный вклад под очень приличные проценты. В этот же день я уволился с работы и купил билеты в Доминикану.

Я вернулся домой через три месяца. Аномальная жара в Москве давно сменилась заунывным октябрьским дождиком. Глядя в окно увозившего меня из аэропорта такси, я смотрел на бредущих под зонтами людей и брызгающих грязью автомобили. Вроде все было так, как и должно было быть в Москве осенью. Редкие деревья теряли пожухлую листву, серые мокрые дома тускло светили окнами, в серой туче теряла свой шпиль Останкинская башня. Октябрь как октябрь.

Но что-то меня настораживало. Понемногу адаптируясь, я заметил, что на рекламных надписях напрочь исчезла кириллица. На повороте на Шереметьевскую улицу на щите с красивой брюнеткой, широко улыбающейся москвичам и гостям столицы, было написано «Trinken kvas Ostankinsky!», а на Огородном проезде, напротив завода «Карат», болталась яркая растяжка: «Micro-district Bibirevo-2! Home, sweet home». Ближе к Алтушке я заметил вообще непонятную рекламную надписи иероглифами, вероятно, на китайском языке.

Такси притормозило у моего подъезда. Протянув деньги таксисту, я сказал «Спасибо».
Таксист взял деньги, сказал «Цзай цзянь» и улыбнулся.
Странности вокруг меня давали о себе знать все отчетливее.
«Eingang №8» прочел я надпись над дверью и вошел в подъезд.

В моей квартире ничего не изменилось со дня моего отъезда на Доминикану. Да и что там могло измениться? Пожалуй, только пыли на мебели стало больше, и посреди кухни лежал мертвый таракан.

Бросив чемодан, я разделся, принял душ. Есть не хотелось. Хотелось выпить. После того, как я получил деньги за продажу России, я стал чаще выпивать. Меня разрывало от различных мыслей, среди которых было и понимание невероятности происходящего со мной, и радость неожиданному богатству, и даже чувство невероятного стыда за самого себя. Я абсолютно не понимал, как относиться к происходящему. Для того, чтобы перестать разрывать себя противоречивыми думами, я нашел панацею. После двухсот грамм виски мысли растворялись, подобно кусочкам рафинада в чашке чая и я просто жил. И жил, надо сказать, неплохо.

Набулькав в стакан из бутылки с черным лейблом «Jack Daniels», я сел на диван и щелкнул пультом.
На экране телевизора тут же появилась знакомая улыбка следователя Сергея Глухарева. Ее обладатель поправил на голове фуражку с необычной кокардой и произнес, обращаясь к другому персонажу сериала:
- Wie geht es, Antoschin?
- Gut, mein freund. - ответил другой персонаж.

«Что за чертовщина?» - подумал я, но развить недоумение не успел. В мою дверь позвонили.
Я уже говорил об отсутствии у меня инстинкта удивленного хозяина, поэтому я открыл дверь вновь, не воспользовавшись глазком и не спросив «Кто это?»

И в мою квартиру ворвалась женщина. С растрепанными русыми волосами, с размазанной по лицу помадой и потекшей тушью под глазами, босая и в порванных колготках, на ней была надета не очень чистая розовая футболка «Hello, Kitty!» и короткая джинсовая юбка.

Я не успел произнести и звука, как она фурией налетела на меня, визжа и рыдая в голос, маленькими, но крепкими кулачками она колотила меня по лицу и голове и старалась лягнуть ногой в пах.
- Сволочь! Скотина! Как ты мог?!!! Как ты мог?!!! - истошно орала она, свалив меня на пол и нанося все новые удары.
Мой левый глаз распух, а на губах я ощутил металлический привкус крови:
- Да кто ты такая?! - только и смог спросить я.
- Я та, кого ты продал, сволочь, приятно познакомиться, Россия! Сбежала я. - ответила она.
И тут я заметил обрывок веревки у нее на шее. А потом я потерял сознание.

Мы лежали на диване. Она перевязала мне голову и измазала царапины зеленкой. Пустая бутылка с черным лейблом валялась на полу. Я чувствовал тепло ее тела и запах ромашки и березовой листвы. Одной рукой он обнимала меня, а второй крепко держала за мошонку.

- Никогда, никогда больше этого не делай, обещай мне! - прошептала она в мое ухо.
- Обещаю.
- Я ведь тебя люблю, как ты мог меня продать?
- Я не знал, что ты меня любишь.
- А кого мне по-твоему любить? Я всегда любила евреев. Вы мне нужны.
- Это для меня новость.
- Не иронизируй. Если вас не будет, то кого я буду ненавидеть?
- Ты же только что сказала, что любишь меня.
- А в нашем случае разве есть разница между любовью и ненавистью?
- Не знаю, это философия, я в ней не силен.
- Ну и не надо. Не продавай меня больше. И я тебя тоже никогда никуда не отпущу.
И ее рука еще крепче сжала мою мошонку.

На экране телевизора улыбался следователь Сергей Глухарев.
- Пейте квас «Очаковский» - по-русски произнес он.
Я нажал на кнопку пульта и выключил телевизор.

© Моралес