Она сидела у окна, раскачиваясь на задних ножках стула. Глаза полуприкрыты, струйки дыма в потолок, чуть щелкала резинка чулка, которую она осторожно оттягивала длинным, выкрашенным в красный ногтем и отпускала. Темно. Ее маленькая, торчащая вызовом моей захламленной обшарпанной квартире грудь, покрылась маленькими мурашками - форточка была открыта и оттуда веяло прохладой. Вьющиеся локоны сбившейся прически беспорядочно лежали на плечах и скрывали от меня ямку у основания ее шеи. Острые лопатки упирались в спинку стула.
Я забился в дальний угол кровати, обхватил колени руками, прижался сгорбленной спиной к стене, смотрел на нее и стряхивал пепел прямо на подушку. Голый. Худой. Небритый и некрасивый. Моя правая пятка въехала прямо в оставленное минутой ранее мокрое пятно на простыне, но мне было все равно. Я кусал губы. Кажется, меня колотил озноб. Или душили слезы. Или и то, и другое сразу. Уголек сигареты отвалился и упал мне на колено, я дернулся, но стряхивать его не стал. Озноб прошел, слезы сменились апатией. Если вообще все это было. Запахло паленым волосом.
- Слушай, зачем ты меня позвал?
- Мне было одиноко.
- Ты же не любишь меня.
- Не люблю.
- И?
Я пожал плечами, затушил сигарету в стену, встал на кровати, сделал два шага и сел на край перед нашей сваленной в кучу одеждой.
Я забился в дальний угол кровати, обхватил колени руками, прижался сгорбленной спиной к стене, смотрел на нее и стряхивал пепел прямо на подушку. Голый. Худой. Небритый и некрасивый. Моя правая пятка въехала прямо в оставленное минутой ранее мокрое пятно на простыне, но мне было все равно. Я кусал губы. Кажется, меня колотил озноб. Или душили слезы. Или и то, и другое сразу. Уголек сигареты отвалился и упал мне на колено, я дернулся, но стряхивать его не стал. Озноб прошел, слезы сменились апатией. Если вообще все это было. Запахло паленым волосом.
- Слушай, зачем ты меня позвал?
- Мне было одиноко.
- Ты же не любишь меня.
- Не люблю.
- И?
Я пожал плечами, затушил сигарету в стену, встал на кровати, сделал два шага и сел на край перед нашей сваленной в кучу одеждой.