Вчера аж в нескольких блогах про девяностые годы рассуждали, вспоминали, что и как. Для одних они были золотые, для других - позолоченные, а иным так даже и сусального золота не досталось.
И вспомнилась мне Танечка. Мой благоверный вместе с ней в музыкальной школе детскую крепостную повинность отбывал, то есть на фортепьянах бренчать учился. Их родители были люди с претензиями и во что бы то не стало хотели сделать из своих отпрысков музыкантов. Особенно Танечкины. Культурности в них было больше, чем во всем Эрмитаже с Русским музеем, вместе взятых.
Но это были не просто какие-то эстетствующие интеллигенты, страшно далекие от народа. Это были истинные патриоты и болеющие за страну люди, стоявшие всегда «на острие времени», как ее папа позже выразился в своих мемуарах. То есть до революции жили в черте оседлости, потом пошли в революцию и с чувством выполненного долга заняли квартиры классового врага, а блокаду пережили в Ташкенте.
Они еще в шестидесятые уже знали, что и к чему, поскольку Танечкин папа при театре Эстрады работал. Что-то такое организовывал и даже лично знал Аркадия Райкина. В их семье с трепетом глотали все, что выходило в самиздате, а на Сахарова и Солженицына почти молились. А уж перестройку, разумеется, встретили, с распростертыми объятиями: столько возможностей для мыслящего и деятельного человека!
И вспомнилась мне Танечка. Мой благоверный вместе с ней в музыкальной школе детскую крепостную повинность отбывал, то есть на фортепьянах бренчать учился. Их родители были люди с претензиями и во что бы то не стало хотели сделать из своих отпрысков музыкантов. Особенно Танечкины. Культурности в них было больше, чем во всем Эрмитаже с Русским музеем, вместе взятых.
Но это были не просто какие-то эстетствующие интеллигенты, страшно далекие от народа. Это были истинные патриоты и болеющие за страну люди, стоявшие всегда «на острие времени», как ее папа позже выразился в своих мемуарах. То есть до революции жили в черте оседлости, потом пошли в революцию и с чувством выполненного долга заняли квартиры классового врага, а блокаду пережили в Ташкенте.
Они еще в шестидесятые уже знали, что и к чему, поскольку Танечкин папа при театре Эстрады работал. Что-то такое организовывал и даже лично знал Аркадия Райкина. В их семье с трепетом глотали все, что выходило в самиздате, а на Сахарова и Солженицына почти молились. А уж перестройку, разумеется, встретили, с распростертыми объятиями: столько возможностей для мыслящего и деятельного человека!