Как и обещал, пишу тебе письмо. Правда обещал это я тебе еще лет пять назад, ты наверное, об этом и не помнишь. А я, вот, помню. Помню и пишу.
Пять лет я думал с чего бы начать. Нет, не постоянно думал, а периодически, когда случайно вспоминал тебя. Я не врал тебе никогда, и сейчас не хочу, поэтому признаюсь, что думал о тебе редко. Намного реже, чем тогда... ну, ты помнишь когда.
Несколько раз я порывался написать тебе. Садился, раскладывал на столе белый лист и брал в руки шариковую ручку. Мне казалось, что письмо должно было быть именно таким, написанным от руки моим не очень красивым почерком. Ты бы распечатала конверт, вытащив его из почтового ящика, читала и смеялась моим искрометным шуткам, ведь письмо это должно было быть веселым, на грани дурацкого. Потом бы ты разглядывала красивую почтовую марку и внимательно вчитывалась в обратный адрес, который бы я аккуратно вписал, не забыв даже индекс.
Но потом я подумал, что это письмо было бы не честным. А я никогда тебе не врал. И сейчас не хочу.
Поэтому я пишу тебе электронное письмо, аккуратное и бездушное, как могильные холмики в американских фильмах.
Начну издалека. Помнишь, пять лет назад я приехал в наш город после двадцатилетнего отсутствия. Не могу сказать, что мучался ностальгией. Не могу сказать, что корабельные сосны, которые раньше казались выше, чем теперь, снились мне по ночам, а старая скамейка в городском саду, та самая, на котором я вырезал твое имя перочинным ножом, растрогала меня до слез своей живучестью. Я равнодушно смотрел на не тронутые временем каштаны и камень знакомых с детства стен. И даже дом, тот самый, в котором я родился и в котором умерла моя бабушка, не заставил мое сердце забиться в аритмии.
Я ходил по таким знакомым и в то же время далеким улицам и удивлялся своей бессердечности. Так не должно было быть, Вика. У каждого из нас есть место на земле... У меня его нет?
А потом я поймал себя на мысли, что я, бессмысленно слоняющийся по своему детству, слоняюсь не так уж и бессмысленно. Я что-то ищу. Вернее, не что-то, а кого-то.
Я сходил на кладбище, нашел могилу бабушки, положил на плиту надгробья две красные гвоздики, но и тут меня ничего не взволновало. Я был на грани ненависти к самому себе за бессердечие и безразличие. Я не узнавал себя, мне было восхитительно плохо ощущать себя этаким монстром.
И тут меня осенило. Причем без всякого повода, как это часто бывает. Ничто не натолкнуло меня на эту мысль, она пришла сама собой, как день или ночь. Я искал тебя, Вика.
Ну, конечно! Кто еще может связывать меня с моим городом? Только ты? Ведь ты была первая и последняя моя здешняя любовь. Причем ключевое слово "последняя". Последнее всегда запоминается.
Я помню, все помню, Вика. Знаешь, даже если высыпать из словаря все слова в мешок, а и потом долго и тщательно перебирать их, как гречневую крупу, то вряд ли нашлось хотя бы одно, с помощью которого я смог бы описать все то, что я чувствовал к тебе.
Прости за пошлость, но ты была моей единственной мастурбацией, а в том возрасте, в котором мы тогда были, это многое значит. В тебе волновало все. Каштановая коса, свисающая до попы, до которой я дотронулся как-то пальцем, украдкой, на школьной дискотеке, так, что ты даже не заметила, а я чуть не потерял сознание от счастья. В тебе волновал изгиб спины, светлая полоска от часов на почти шоколадном загаре руки, в тебе волновал смех, звонкий, как тысяча колокольчиков. А я, чтобы вызывать его кривлялся и смешил тебя. Ты только смейся, Вика, пусть никогда не закончится твой смех.
Помилуй, Вика, что могло быть между нами? Тебя пускали на сеансы для взрослых с двенадцати лет, а я даже в двадцать таскал с собой паспорт, чтобы доказать тетеньке билетному контролеру свою состоятельность. Ты в тринадцать носила бюстгальтер третьего размера, а я до сих пор ношу смешные футболки и зеленые кеды. Тебя любил сам Леха Матрос, а я был явной некондицией рядом с двухметровым обладателем зеленых штанов "слаксы" и солнечных очков "РейБан". И в конце концов, Вика, тебе было уже восемнадцать, а мне было еще восемнадцать. Почувствуйте, как говорится, разницу.
Что мне оставалось делать, Вика? Я был твой друг. Друг. Девочки имеют этаких друзей рядом с собой. Несчастных воздыхателей, которые даже сами себе не могут признаться в своей ничтожности. Они понимают, что эта девочка никогда не будет их, но отказаться не видеть эту девочку у этого друга не хватает воли. Я знаю, что говорю, Вика. Я был таким другом. Твоим другом.
А потом... да какая разница, что было потом. Потом я уехал, не знаю зачем и почему.
Ты, наверное, простишь меня, Вика, но я разлюбил тебя. Не сразу, нет. Может быть я тебя и не разлюбил бы, если бы не полюбил другую. Клин клином. У нее тоже была каштановая коса. Но тебе это, наверняка, неинтересно.
Если тебе хочется знать, то мы потом разошлись, но это совсем другая история.
Но вернемся к моей поездке в наш город. Итак, я неожиданно понял, что мне нужна ты. Нет, не подумай ничего плохого. Нужна не в интимном смысле, а мне необходимо было тебя найти.
И я нашел. Не важно как, но нашел. Ты выходила из городской больницы, где ты работаешь медсестрой. Это была ты и в тоже время не ты. Куда ты дела свою косу, Вика? Может быть хотя бы она взволновала меня как тогда. Хотя бы она.
Просто тебе уже сорок, Вика. А мне еще только сорок.
Мы шли по улице, ты рассказывала про запойного мужа, про дочь, про безденежье и плохую погоду. А я старался не смотреть на тебя и не слушать. Просто шел и понимал, что искать мне в этом городе больше нечего. И ладно бы, та девочка Вика умерла, это полбеды. Беда в том, что вместе с ней умер и тот мальчик. Ну, который я.
Ты рвалась проводить меня на вокзал, но я откровенно сливался, на ходу придумывая тысячи причин остаться одному. Ты шептала мне "Забери меня", а я содрогался от мысли об этом, смотрел в твои глаза и видел бездну нечеловеческой тоски и безнадеги.
И тут я почувствовал стук сердца. Частый-частый, мне даже грудь сдавило. Голова закружилась и я неожиданно громко рассмеялся. Видимо не такой уж я бесчувственный и бессердечный.
Я ушел. Оставил тебя в том самом нашем городе, среди дождя из опадающих листьев, на той самой скамейке с твоим именем. На прощание я обещал тебе написать. И вот, пишу. Я ведь не врал тебе никогда. И сейчас не вру.
До свидания, Вика.
PS. Извини, за отсутствие обратного адреса.
© amorales69
Я ходил по таким знакомым и в то же время далеким улицам и удивлялся своей бессердечности. Так не должно было быть, Вика. У каждого из нас есть место на земле... У меня его нет?
А потом я поймал себя на мысли, что я, бессмысленно слоняющийся по своему детству, слоняюсь не так уж и бессмысленно. Я что-то ищу. Вернее, не что-то, а кого-то.
Я сходил на кладбище, нашел могилу бабушки, положил на плиту надгробья две красные гвоздики, но и тут меня ничего не взволновало. Я был на грани ненависти к самому себе за бессердечие и безразличие. Я не узнавал себя, мне было восхитительно плохо ощущать себя этаким монстром.
И тут меня осенило. Причем без всякого повода, как это часто бывает. Ничто не натолкнуло меня на эту мысль, она пришла сама собой, как день или ночь. Я искал тебя, Вика.
Ну, конечно! Кто еще может связывать меня с моим городом? Только ты? Ведь ты была первая и последняя моя здешняя любовь. Причем ключевое слово "последняя". Последнее всегда запоминается.
Я помню, все помню, Вика. Знаешь, даже если высыпать из словаря все слова в мешок, а и потом долго и тщательно перебирать их, как гречневую крупу, то вряд ли нашлось хотя бы одно, с помощью которого я смог бы описать все то, что я чувствовал к тебе.
Прости за пошлость, но ты была моей единственной мастурбацией, а в том возрасте, в котором мы тогда были, это многое значит. В тебе волновало все. Каштановая коса, свисающая до попы, до которой я дотронулся как-то пальцем, украдкой, на школьной дискотеке, так, что ты даже не заметила, а я чуть не потерял сознание от счастья. В тебе волновал изгиб спины, светлая полоска от часов на почти шоколадном загаре руки, в тебе волновал смех, звонкий, как тысяча колокольчиков. А я, чтобы вызывать его кривлялся и смешил тебя. Ты только смейся, Вика, пусть никогда не закончится твой смех.
Помилуй, Вика, что могло быть между нами? Тебя пускали на сеансы для взрослых с двенадцати лет, а я даже в двадцать таскал с собой паспорт, чтобы доказать тетеньке билетному контролеру свою состоятельность. Ты в тринадцать носила бюстгальтер третьего размера, а я до сих пор ношу смешные футболки и зеленые кеды. Тебя любил сам Леха Матрос, а я был явной некондицией рядом с двухметровым обладателем зеленых штанов "слаксы" и солнечных очков "РейБан". И в конце концов, Вика, тебе было уже восемнадцать, а мне было еще восемнадцать. Почувствуйте, как говорится, разницу.
Что мне оставалось делать, Вика? Я был твой друг. Друг. Девочки имеют этаких друзей рядом с собой. Несчастных воздыхателей, которые даже сами себе не могут признаться в своей ничтожности. Они понимают, что эта девочка никогда не будет их, но отказаться не видеть эту девочку у этого друга не хватает воли. Я знаю, что говорю, Вика. Я был таким другом. Твоим другом.
А потом... да какая разница, что было потом. Потом я уехал, не знаю зачем и почему.
Ты, наверное, простишь меня, Вика, но я разлюбил тебя. Не сразу, нет. Может быть я тебя и не разлюбил бы, если бы не полюбил другую. Клин клином. У нее тоже была каштановая коса. Но тебе это, наверняка, неинтересно.
Если тебе хочется знать, то мы потом разошлись, но это совсем другая история.
Но вернемся к моей поездке в наш город. Итак, я неожиданно понял, что мне нужна ты. Нет, не подумай ничего плохого. Нужна не в интимном смысле, а мне необходимо было тебя найти.
И я нашел. Не важно как, но нашел. Ты выходила из городской больницы, где ты работаешь медсестрой. Это была ты и в тоже время не ты. Куда ты дела свою косу, Вика? Может быть хотя бы она взволновала меня как тогда. Хотя бы она.
Просто тебе уже сорок, Вика. А мне еще только сорок.
Мы шли по улице, ты рассказывала про запойного мужа, про дочь, про безденежье и плохую погоду. А я старался не смотреть на тебя и не слушать. Просто шел и понимал, что искать мне в этом городе больше нечего. И ладно бы, та девочка Вика умерла, это полбеды. Беда в том, что вместе с ней умер и тот мальчик. Ну, который я.
Ты рвалась проводить меня на вокзал, но я откровенно сливался, на ходу придумывая тысячи причин остаться одному. Ты шептала мне "Забери меня", а я содрогался от мысли об этом, смотрел в твои глаза и видел бездну нечеловеческой тоски и безнадеги.
И тут я почувствовал стук сердца. Частый-частый, мне даже грудь сдавило. Голова закружилась и я неожиданно громко рассмеялся. Видимо не такой уж я бесчувственный и бессердечный.
Я ушел. Оставил тебя в том самом нашем городе, среди дождя из опадающих листьев, на той самой скамейке с твоим именем. На прощание я обещал тебе написать. И вот, пишу. Я ведь не врал тебе никогда. И сейчас не вру.
До свидания, Вика.
PS. Извини, за отсутствие обратного адреса.
© amorales69
Информация
Навигация
Лучшие истории
Последние комменты
Реклама