Однажды репортёры расспрашивали английского микробиолога Александра Флеминга о том, как он открыл пенициллин...

- В жизни мне всегда не везло, - тяжело вздохнув, начал учёный. - В детстве я много болел и мечтал стать врачом, но у моих родителей - бедных фермеров - не было денег, чтобы осуществить мою мечту. Потом они и вовсе разорились, и мы переехали в Лондон.
- И там ваша мечта осуществилась: вы поступили в университет?
- Да, но меня приняли только потому, что я был хорошим пловцом. Из-за постоянных тренировок и соревнований времени на учёбу почти не оставалось, и самое большее, что сулило мне будущее - это скромная должность в каком-нибудь провинциальном городке.
- И тут ваши таланты были оценены по достоинству?
- Да, но профессор Уайт пригласил меня в свою лабораторию только потому, что ему нужен был физически сильный помощник. Профессору понравился не мой талант, а мой рост.
- И в его лаборатории вам удалось сделать выдающееся открытие?

На другой стороне земли мы делали дорогущий проект большой веселой командой. Хоть и самих была целая рота, но на нас трудилась еще и заезжая бригада аргентинцев со своей многочисленной аппаратурой. Было их человек двадцать: операторы, камерные инженеры, крановщики и так далее. Все молодые спортивные ребята не старше 35-ти.

С самого начала у нас завязалась с ними эдакая дружба - соперничество... То они намекали, что мы все лентяи и алкоголики (что было не лишено смысла, но слышать обидно...), то хвастались, что их операторы круче наших (а это уже был откровенный поклеп...) Пытались мерятся уровнем «железа», но это оказался тоже тупиковый путь, ведь наши камеры изготовлены на том же конвейере и теми же трудолюбивыми самураями, что и камеры аргентинцев...

Что нужно признать, так это их умение плавать в любой шторм, тут аргентинцы нас уделали и заслуженно слегка подтрунивали над нами. Короче, один ноль, но мы быстро отыгрались умением быстро, мощно и в любых количествах поглощать спиртные напитки (в этом виде спорта, аргентинцы были просто детьми...) Даже борьба на руках ничего толком не прояснила, и вот когда мы уже начали мерятся длиной своих камерных кранов, поняли, что совсем загнали себя в тупик...

Одним прекрасным вечером, когда мы как селедки набившись с гитарой в комнату, пережидали очередной короткий но мощный тропический ливень, к нам явились аргентинские парламентеры чтобы вызвать на футбольный поединок. Это был с их стороны убийственный ход. И как это они раньше до футбола не додумались?! Они же АРГЕНТИНЦЫ!

Юре Лягушкину не везло практически сразу после рождения. Во-первых, четырнадцатилетняя мама оставила его, недоношенного и синюшного, на пороге дома малютки небольшого райцентра, тем самым решив проблему себе и накликав множество таковых на Юру. А во-вторых, эта дурацкая фамилия, что дал подкидышу нетрезвый завхоз, оценивший внешнюю неприглядность младенца... Ну, разве ждет в жизни хоть что-то хорошее человека с фамилией Лягушкин?

Словно подтверждая это, все в жизни Юры Лягушкина шло наперекосяк. Друзей у него не было, детдомовские авторитеты относились к нему неприязненно и с агрессией, а девочки и вовсе отказывались с ним общаться. Тем ни менее, надо было как-то жить. Юра и жил как-нибудь.

Кое-как дотянув до совершеннолетия, Юра получил паспорт, аттестат записного троечника и комнату в общежитии. Правда в общежитии Юра Лягушкин прожил всего три месяца, а потом здание закрыли в виду аварийности, выставив жильцов вместе с пожитками прямо на улицу. Идти Юре было не куда, поэтому он стал бомжом. Самым обыкновенным, деклассированным элементом без прав, но и без обязанностей.

Какой-то режиссер по телеку рассказывал. Кажется Хотиненко, но он ли - врать не буду - точно не помню... Когда он учился во ВГИКе, то жил в общаге, в одной комнате с неким негром, тоже учившимся на режиссерском факультете. Тот, как водится у африканских студентов, был сыном какого-то местного "короля". Иначе б, собственно, вжись не доехал бы до места учебы.

И вот, входит Хотиненко (или кто там) как-то в комнату и видит своего соседа-негра в полностью расклеенном состоянии. Тот сидит и ревет в три ручья. Хотиненко спрашивает - что случилось. Тот, сквозь слезы, голосит:
- У меня папа умер! Только что позвонили!
Ну, Хотиненко, понятно, посочувствовал:
- Ну, это горе, конечно, что тут скажешь. Ты держись, не падай духом. Но, все-таки, подумай здраво, - рано или поздно папа все равно должен был умереть.

Я НЕ ЛЮБЛЮ

Не люблю идеальные фигуры. Засматриваюсь как на выставке или в музее. И отвлекаюсь...
Не люблю тонкие писклявые голоса. Всякие мелкие гадости вспоминаются.
Не люблю грудь, если она совсем не висит. И ещё хуже - совсем не болтается. Правда, если она очень маленькая, да ещё и висит, то это самое то, что я не люблю больше всего. Мне кажется, если раздеть Бабу Ягу, то у неё будет именно такая грудь.
Не люблю, когда женщина приходит ко мне в сильно открытой одежде. Мне кажется, что такая женщина неуверенна в себе, и, если со мной что будет не так, то она не сможет меня ни поддержать, ни приласкать - растеряется. И вообще, на мгновение мелькнувший пупок или ещё что мне как-то по-человечески ближе и роднее, чем настырно выглядывающая из-под юбки задница.
Не люблю, когда очень громко орут. Особенно по пустякам.
Не люблю, когда беспробудно молчат. Начинаю ждать выстрела. И отвлекаюсь...
Не люблю, когда кожа натянута на мышцы и кости без прослойки. Похоже на мумию.

Бывает такой период в жизни, когда хочется кричать громко-громко, чтобы выпустить всю накопившуюся в себе боль, выпустить грусть, расстаться с прошлым, забыть все обиды, простить того, кто причинил самоё нестерпимое, отпустить всё на свете.

И нет сил, не получается, нету у меня сил, не получается, не кричится, не отпускается. Хочется выплакаться и не плачется, хочется и не получается. Ком в горле, чёрт возьми, водой не запивается. И злость не помогает, больше минуты не злиться мне. А внутри пусто-пусто, а в сердце тускло-тускло, стучит тихо-тихо, а может оно и вовсе уже не стучит.

Прислушиваюсь... тук-тук, тук-тук... на месте, не исчезло, а жаль. И стиснув зубы, продолжаю жить, натянув милую улыбку, иду дальше. Знайте, я живу, так как я хочу. И не знайте, что у меня в душе, в сердце. Не покажу.

Попытаюсь написать со слов знакомого Араба из Палестины, работающего в США доктором и у нас учителем в свободное время.

Один его пациент на проверки ему сказал:
- Доктор, вы знаете, те пластыри, которые мне медсестра велела наклеивать каждые 6 часов, я не могу больше для них место найти.
Доктор сказал чтобы пациент сразу разделся и он увидел как пациент обклеил все свое тело пластырями. Теперь на упаковке для медпластырей включили пункт: "При наклеивании новых пластырей снимайте старые".

Еще один случай из практики доктора из Палестины. Один день когда он работал на скорой в двери забежал мужчина и кричал: "Моя жена рожает! Она в такси напротив входа!" - доктор, схватив все нужное, побежал, открыл дверь такси, начал снимать женские трусы, ну и все по процедуре... И внезапно понял что рядом стоят пары одинаковых такси.

Мой друг Мишка продает морги для медицинских центров. Но в остальном парень вполне нормальный. Так что если его и считать маргиналом, то точно через букву "о". Вот я - совсем другое дело.

Не то, что б было первое апреля. Но приближалось. Позвонил Мишка и обещал зайти в гости с сюрпризом. Я, конечно же, решил не ударить в грязь лицом и подготовился основательно: выкрутил все лампочки в подъезде. Закупил в магазине приколов череп с красноватой подсветкой и упаковку резиновых кишок...

Выставил покупки на тумбочке у входа. А сам нацепил на голову капроновый чулок и пристроил в него на место глаз два апельсина, предварительно выкрасив их фосфорисцирующей краской. Когда раздался звонок, подкрался к двери, поправил экипировку. Приоткрыл.
- Позволь представить тебе... - услышал Мишкин голос и проговорил заученно-замогильным басом:
- Вход в преисподнюю открыт. Ваша очередь...

Следующим в мизансцене был легкий всхлип и звук, как будто на лестнице случайно уронили мешок с картошкой.

Знакомый мент рассказал историю о том как все-таки сложно устроен даже самый на первый взгляд незамысловатый человек.

Было это давно, во вторую чеченскую. Их московский отряд ОМОНа отправили в длительную командировку в Чечню для наведения конституционного порядка из всех видов оружия... За месяц боев, батальон потерял семь человек убитыми, около десяти ранеными, а уж слегонца контузило, практически всех.

Вечерами в казарме бойцы глушили все что глушиться и вспоминали о доме. По кругу ходили фотографии детей, жен и даже оставленных в гараже машин... Вот за все это и пили...

Был в отряде старлей Витек – очень лютый мужик огроменного роста. И кличка соответствующая - Носорог. Однажды Витек признался ребятам, что дома в Москве его ждет маленькая, но гадкая проблемка:
- Моя любимая жена, сошла с ума - месяца три назад завела в доме крысеныша. Сколько бы я не бился, не уговаривал выбросить, она ни в какую... Пусть живет и все тут...

28-летний Икенна Ньоку, житель города Аубурн, строитель, год назад купил дом и получил в связи с этим право на налоговые возвраты, как покупатель первого в своей жизни дома. Он запросил налоговую службу сделать перечисление на свой счет в банке Chase, но когда сумма пришла, выяснилось, что счет был заблокирован по причине предыдущего перерасхода. Банк забрал задолженность в $600 долларов и выписал Ньоку чек на получение наличности на оставшуюся сумму ($8463.21).

Когда он пришел с этим чеком в банк, чтобы обналичить сумму, клерк начал его расспрашивать, откуда у него этот чек, ставя под сомнение его подлинность - хотя банк выписал его сам. Ньоку провел там полчаса, пока они изучали чек, потерял терпение и сказал, что у него срочные дела и вернется потом. Когда он вернулся, банк уже был закрыт и по телефону клиентская служба сказала ему вернуться на следующий день.