Был у нас в группе казах - отличный парняга, а звали его Канат. А что - нормальное казахское имя. Политех, первый курс, коллоквиум по физике - решаем задачи, причем все разные, ну, чтоб не скатывали друг у друга. Препод только их, задач, номера называет. Внезапно человек за последним столом в тихой истерике начинает под этот стол сползать. Предпоследний, естественно, поворачивается и через пару секунд тоже уходит в аут...

Затем следующий; эдакая волна идет по аудитории - вперед и в стороны. Причем перед выключением каждый успевает сообщить соседу некую фразу. Когда эта пурга доходит до середины аудитории, фразу слышат уже все ("Страница 128, задача 15-34") и, соответственно, лихорадочно начинают искать эту самую страницу. Как задача заканчивалась и чего там нужно было найти - не помню. А начиналась она так: "На столе лежит канат. Его конец свисает со стола на 0.3 м..."

В жизни каждого москвича (отучаюсь, конечно, говорить сразу за всех москвичей, но многие мои знакомые признавались, что у них тоже случаются подобные закидоны) бывает момент, когда организм уже отказывается выносить жуткий московский воздух, смог множества машин, снежные завалы или безумную слякоть на дороге. И тогда сразу хочется на волю, в пампасы, к морю, в деревню - словом, туда, где можно наслаждаться чистым воздухом, сидеть у камина или на пляже и разглядывать цветные альбомы с архитектурными памятниками Москвы, тихо грустя о родном городе.

Лично меня подобные настроения охватывают, как правило, летом... Тогда я тихо и спокойно сматываюсь в Сочи и торчу там до посинения. Но в этом году приступы несовместимости с московским воздухом начались уже в январе. Дело в том, что я неосторожно встретил Новый Год в Сочи, и мне так понравилось 4-го января ходить по улице в рубашке (температура была где-то +12, но на солнце прилично припекало), что по возвращении в Москву я решил снова уехать в Сочи никак не позже начала февраля.

Сестренка моя решила проблему с неровными зубами кардинально. А именно - вместо того чтобы поставить брекеты и ходить в них до нового пришествия, пока зубы не выправятся, затеяла поставить коронки. Для этого ей сначала удалили нервы на 11 (!!!) зубах, а потом их обточили болгаркой под металло-керамику. Пока сняли слепки, пока изготавливаются сами коронки, надо неделю проходить с тем что есть. А есть ряд зубов, сильно напоминающих акульи - треугольные и острые. Но это еще полбеды.

Основная беда в том, что дикция с непривычки меняется до неузнаваемости и больше всего сейчас она напоминает певца Шуру в лучшие годы. Помните? "Твори доброооу по вшей жемлиии..!"

Собственно хохма.
Приезжает на заправку, бензинчиком разжиться. Подходит к окошку, далее диалог:
- Дешть литров, пожалушта!
- Сколько?
- Дешть литров.
- Сколько? Двести?!
- Нет. Дешть!
- Двести??
- Блиинн! Пятнашыть!

С точки зрения банальной эрудиции - каждый индивидуум, критически мотивирующий абстракцию, не может игнорировать критерии утопического субьективизма, концептуально интерпретируя общепринятые дефанизирующие поляризаторы, поэтому консенсус, достигнутый диалектической материальной классификацией всеобщих мотиваций в парадогматических связях предикатов, решает проблему усовершенствования формирующих геотрансплантационных квазипузлистатов всех кинетически кореллирующих аспектов.

Исходя из этого, мы пришли к выводу, что каждый произвольно выбранный предикативно абсорбирующий обьект рациональной мистической индукции можно дискретно детерминировать с аппликацией ситуационной парадигмы коммуникативно-функционального типа при наличии детекторно-архаического дистрибутивного образа в Гилбертовом конвергенционном пространстве, однако при параллельном колаборационном анализе спектрографичеких множеств, изоморфно релятивных к мультиполосным гиперболическим параболоидам, интерпретирующим антропоцентрический многочлен Нео-Лагранжа, возникает позиционный сигнификатизм гентильной теории психоанализа, в результате чего надо принять во внимание следующее: поскольку не только эзотерический, но и экзистенциальный апперцепционированный энтрополог антецедентно пассивизированный высокоматериальной субстанцией, обладает призматической идиосинхрацией, но так как валентностный фактор отрицателен, то и, соответственно, антагонистический дискредитизм деградирует в эксгибиционном направлении, поскольку, находясь в препубертатном состоянии, практически каждый субьект, меланхолически осознавая эмбриональную клаусторофобию, может экстраполировать любой процесс интеграции и дифференциации в обоих направлениях, отсюда следует, что в результате синхронизации, ограниченной минимально допустимой интерполяцией образа, все методы онвергенционной концепции требуют практически традиционных трансформаций неоколониализма.

Яся всегда любила животных. Особенно в детстве. И сердобольно тащила в дом всех неприкаянных котиков, пёсиков и даже нежизнеспособных птенчиков, по недомыслию выпавших из гнезда и уже продегустированных местными хищниками. Облегчал ситуацию тот факт, что выросла Яся в задрипанном провинциальном городишке сельского типа, в частном доме, где наличие котиков-пёсиков и даже птичек на площади, смежной с жилой, не особенно возбранялось. Котики и пёсики чаще всего бывали приняты в семью, обеспечивались прожиточным минимумом в виде миски, подстилки и будки, и с большим или меньшим успехом проживали отведенный им природой век, не особенно обременяя хозяев своим присутствием. И даже некоторую пользу приносили - по охране общественного порядка на частном подворье и ограничению популяций грызунов.

С момента переезда на просторы мегаполиса, в общежитие, в комнату площадью 16 квадратов, рассчитанную на 4 человека и укомплектованную волею студсовета шестью студентками, любовь к представителям фауны несколько померкла. Точнее, перешла в плоскость теоретическую. Тащить щенков и котят было категорически некуда, посему сердобольность Яси вынуждена была ограничиться дарственными половинками оторванных от сердца (точнее, от голодного желудка) столовских котлет.

Юг столицы. Восемь часов утра. По дорогам движение - "ноль", то есть, для этого времени и места - "нормальное". Солнце начинает припекать, поэтому большинство окон у машин открыты. И все перекрикивания водителей друг с другом становятся достоянием общественности.

На светофоре останавливается желтое такси, с сидящим на заднем сидении мужчиной средних лет, чья шея спрятана в корсет для шейных позвонков. (Вы все наверняка видели это и неоднократно: в нем человек становится похожим на нечто среднее между Южноамериканским божеством и Тутанхамоном в лучшие годы. Голова неподвижна, а если человек сидит, то он вообще неподвижен). Рядом с такси останавливается ржавая тонированная "шестерка", откуда высовываются несколько голов молодых пацанов, лет 18-ти-20-ти. В просветах мелькают бутылки пива, "традиционного для этого времени суток напитка" (и это в восемь-то утра).

Над шестою частью суши гордо реет "Марс" противный с толстым-толстым шоколадом. В шоколад напихан сахар и шматок густого меда, чтобы части этой сласти застревали меж зубами, разъедая слой эмали на зубах российских граждан!

Боли! Будет много боли!

Вслед за ним маячит "Сникерс", тот, что съел ты - и порядок. Больше есть ты не захочешь ничего до самой смерти, а захочешь, так не сможешь, так как жареный арахис растворяется годами в наших слабеньких желудках!

Жутко, братцы! Просто жутко!

Ну а коли вам все мало, вы резцы свои вонзите прямо в "Баунти" с размаху.
И останетесь навечно с чисто райским наслажденьем извлечения застрявших в них кокосовых опилок.

Есть у меня соседи, молодая семья: мама, папа, дочка лет 4-х. И надо ж было случиться несчастью - дочурка приболела, причем серьезно, дело дошло до операции по удалению аденоидов. Ну сами себе представьте, что должна чувствовать мамаша, когда её ребенка, этого ангелочка с хвостиками, который не только под стол пешком, но и под табуретку поместится, злые дядьки-врачи кладут на операционный стол. Ну так вот, бегает, значит мамаша по коридору больницы, пытается подсмотреть или послушать, что происходит в операционной, доедает 3-й килограмм валерианки, причитает, мол, заберу я у этих коновалов свою дочурку, никому её не отдам...

А в это время в операционной лежит ребенок на столе, ну естественно все вокруг её успокаивают, причем совершенно напрасно, так как она не проявляет ни малейших признаков беспокойства. Успокаивают, значит, сюсюкают, отвлекают и пытаются закрепить ремнями голову, ну чтобы не дергалась во время операции...

- Боже мой, как мне все надоело, если бы ты знала! - говорил он ей, нервно закуривая сигарету. - Живешь ты у черта на рогах: эти провожания у меня уж в печенках сидят! Квартира у тебя дурацкая, курить вредно, целоваться нельзя, музыка чтоб не орала... Как мне осточертело ждать тебя на этих дурацких свиданиях, встречать после занятий, жрать с тобой гамбургеры вместо ужина, торчать на морозе на грязных лавочках... А денег сколько на цветы перевел!

Она с ужасом смотрела на него, и в глазах ее уже копились крупные капли.
- Короче, - жестко продолжил он, - замонала ты меня окончательно. - Все, конец. Давай поженимся!

Сейчас, когда мне перевалило за 25, я иногда с улыбкой вспоминаю про свою сумасшедшую молодость. Мой муж, человек довольно консервативных взглядов, даже не догадывается, в каких перипетиях побывала его, некогда бесбашенная, жена.

Когда я только приехала в Москву и поступила на первый курс в университет я жила еще с двумя подружками в съемной трехкомнатной квартире. В квартире творился полнейший беспредел. Скажу честно, мы втроем были повернуты на сексе. Партнеров меняли довольно часто и довольно метко. И вот в то время я встречалась со Славиком. Славик был парнем слащавым. Как сейчас модно говорить, «полупидорок такой, гелем вымазанный». Но мне как раз такие и нравились. Не люблю обезьян.

Проблема Славика была в том, что он был экспериментатором. Ну нравилось человеку что-то новенькое в сексе. Я обычно тоже была не против. Ну и откуда добывать новый материал для наших фантазий? Конечно из порно.